№541. 16 августа

Было время, когда я писала про кино для одного информ.агентства. Делала я это ради бесплатных аккредитаций (то есть просто ради того, чтобы кино почаще смотреть), потому что денег мне не платили. Но очень я это дело любила. Я вообще писать тексты люблю больше, чем писать картины, но об этом я и так постоянно пишу)) А сегодня — не об этом.

Вчера вечером О. спонтанно вытащила меня в кино, и я даже не спросила, на что. Догадалась, только когда в кадре появился Адам Драйвер — видела где-то афишу, что с ним вышел новый фильм, который называется «Аннетт» (я тогда подумала, что это, наверное, будет что-то типа «Арлетт»). На этом моя информированность заканчивалась. И это оказалось очень кстати, потому что, как мне кажется, ситуация полного незнания для этого фильма важна, так эффект от полученных впечатлений будет максимальным (поэтому, если вы ещё не смотрели, лучше не читайте).

Поразило меня в первую очередь то, как близко траектория этого кино проходит от траектории современного искусства, они как будто говорят об одном и том же на очень похожем языке, а значит, грань между ними намного более зыбкая, чем та грань между кино и «контемпорари артом», которую я видела раньше (по крайне мере в «массовых» фильмах, где играют звёзды первой величины). Правда, подключение дополнительных контекстов происходит не сразу. Первые минуты пения ты просто думаешь, что будет обычный мюзикл (хотя для меня даже это было неожиданностью, от фильма с Драйвером не ждёшь пения). Но потом начинаются странности. Сразу бросается в глаза стирильность происходящего — фокус только на героях, пространство вокруг них зачищено от всего лишнего. Боксирование в гримёрке, зелёный халат на фоне чёрных стен, банан, яблоко и бутылка воды — все эти мелочи сразу лишают тебя иллюзий и становится понятно, про никакого вымышенного мира не будет, пространство максимально условное, мы в Догвилле. Ок, подумала я, значит, это будет разговор о языке, постмодернисткая ирония над киношными клише (это ведь уже заложено в самом формате, разве кто-то сейчас будет снимает мюзикл всерьёз?). Тем временем героям не дают даже пары слов нормально сказать, они поют постоянно (сначала это подбешивает, но потом ты понимаешь, что такая «поломка» — неотъемлемая часть общего высказывания, без неё все отдельные странности не сложились бы в одно большое Странное). Дальше — сцена со сценой (оказывается, наш герой — стендап-комик, надо же, и тут актуальная повестка, подумала я). Он шутит, все смеются, но ничего смешного он вроде бы не сказал. Странно. Публика отвечает ему хором, как единая сущность — тоже странно. Вместо шуток идут потоки жёсткой искренности (ладно, сначала не очень жёсткой, а потом уже жёсткой, но уже не очень искренности). Недоумение нарастает. Есть ещё довольно условные новостные вставки — пересказ жизни героев от имени СМИ. Они вроде как уводят нас в сферу сюжета о жизни богатых и знаменитых, но к этому моменту мы уже понимаем, что сюжет не об этом. Но СМИ продолжают настаивать, делая свои включения регулярно на протяжении всего фильма. А потом появляется оно — самое главное странное. Аннетт. Конечно, моя первая мысль — это же малыш из работы Патриши Пиччинини «Помёт», которую показывали в Гараже несколько лет назад.

фотографию нашла в интернете

Мысль о Чаки, сменившем гендер (ещё одна актуальная повестка), пришла мне позже, когда Анетт подросла, и то не сразу, так как фильмы про Чаки я не смотрела, просто помню визуально, что был такой герой. И вот здесь начался полный tzvetnik — никаких берегов больше нет, от происходящего теперь можно ожидать вообще всего, что угодно. Оно, собственно, и происходит — всякое разное, намного более странное, чем то, что мы привыкли называть «очень странными делами». Напомню, что всё это время герои продолжают петь. Плюс, какие-то вещи постоянно повторяются (СМИ-вставки, зелёный халат, бананы с яблоками), и эти повторы создают ритм, который не позволяет происходящему развалиться на куски. Много чего проходит вообще по грани (эротические сцены, сон про харрасмент, эксплуатация детей, то, как дирижёр трогает девочку, то, как Драйвер трогает дирижёра). Параллельно мы продолжаем получать приветики из мира современного искусства (ну или это just me, оно мне уже везде мерещится). Сцена, как тонет героиня — это же чистый Билл Виола, разве нет? (тут у меня мелькнула мысль, что так же красиво должен уйти в бездну и Мартин Иден, его вроде как тоже недавно экранизировали и скоро будут показывать). Кстати, про бездну — пожалуй, её мотив и является ключом к пониманию всего фильма, по крайней мере мне показалось, что она довольно лихо всё объединяет в конце (я имею в виду песню про бездну, они же продолжают петь!).

Ещё мне очень понравилось, что по ходу дела то тут, то там прорывается пространственно-временной континуум. Оперная певица поёт на сцене, ненавязчиво перемещаясь от декораций в лесную чащу и обратно. Причём это не выглядит подчёркнуто странно, а наоборот, скорее буднично, как бы между прочим. Именно отсутствие очевидной необходимости такого хода и делает его таким странным. Или вот танец на палубе, где театральность и ходульность происходящего немного бьёт через край (в прямом и переносном смысле) — сразу вспоминаешь про условность пространства, если вдруг забыл (пение героев к этому моменту уже не очень выполняет функцию напоминания об условности, мы к нему уже привыкли и не замечаем). Или последняя фраза Драйвера, закрытого в тюремной камере, который говорит лично мне — «Хватит на меня пялиться», потому что в камере он один, и пялиться на него могу только я. А эта вставка с мыслями дирижёра — уж её-то мы точно не ждём! (кстати, пока он дирижирует, можно разглядеть в зале картонные фигуры вместо зрителей, так что даже ковидным реалиям нашлось место, уж не знаю, специально ли, или так совпало, надо будет почитать рецензии, я решила этого не делать, пока свою не напишу, чтобы не мимикрировать под чужое мнение, что со мной частенько бывает).

А этот кадр с утопленницей мне как человеку, который этим летом не вылезал из Третьяковки и провёл много часов на выставке про романтизм кажется чуть ли не её афишей!

сфотографировала с экрана, каюсь
Максим Никифорович Воробьёв, «Дуб, раздробленный молнией»

Вот сейчас гуглила точное название картины и внезапно узнала, что их два — то, которое я указала выше, это первое. А второе — «Буря» (а где буря, там и бездна). Я очень сомневаюсь, что иностранный режиссёр имел в виду такое подобие, но ведь у Воробьёва картина тоже написана по мотивам смерти его супруги, а если смотреть не на монитор, а на холст вживую, то там отчётливо видно уходящую в ночь женскую фигуру. В общем, я бы и дальше перечисляла зацепившие меня идеи, образы и «несимметричные подобия» фильма, но жизненный опыт напоминает, что когда долго и увлечённо что-то перечисляешь, всем становится скучно. Поэтому закругляюсь, тем более что если вы посмотрите фильм сами, у вас, скорее всего, будет какое-то совершенно другое мнение. «Аннетт» — это тот случай, где двух одинаковых впечатлений быть просто не может. Это и прекрасно.

тоже с экрана, снова каюсь

16 августа 2021

Добавить комментарий

Заполните поля или щелкните по значку, чтобы оставить свой комментарий:

Логотип WordPress.com

Для комментария используется ваша учётная запись WordPress.com. Выход /  Изменить )

Фотография Twitter

Для комментария используется ваша учётная запись Twitter. Выход /  Изменить )

Фотография Facebook

Для комментария используется ваша учётная запись Facebook. Выход /  Изменить )

Connecting to %s