Сегодня Великобритания вышла из Евросоюза, а я приехала в мастерскую, ничего не сделала и уехала. Видимо, это должно было случиться — не вчера, так сегодня. А вечером меня пригласили на тусовку в мастерские Гаража, у них сегодня закрытие сезона, и я очень этому обрадовалась и очень хотела прийти (неделю назад, когда меня приглашали), но сейчас понимаю, что не смогу этого сделать. Просто нет такой возможности. Мысль о том, что нужно наряжаться, собираться, ехать на ВДНХ, идти через весь парк и потом общаться с толпами людей, приводит меня в ужас. Вместо этого сейчас напишу этот пост и потом спрячусь от окружающего мира на страницах своего скетчбука.
Вчера дочитала Чапаева, вспомнила, за что так сильно его любила.
Впрочем, я никогда особо не понимал своих стихов, давно догадываясь, что авторство — вещь сомнительная, и всё, что требуется от того, кто взял в руки перо и склонился над листом бумаги, так это выстроить множество разбросанных по душе замочных скважин в одну линию, так, чтобы сквозь них на бумагу вдруг упал солнечный луч.
Виктор Пелевин, «Чапаев и Пустота»
— …Кстати, не объясните ли вы, что такое зарука?
— Как? — наморщился Чапаев.
— Зарука, — повторил я.
— Где это вы услыхали?
— Если я не ошибаюсь, вы сами только что говорили с трибуны о своей командирской заруке.
— А, — улыбнулся Чапаев, — вот вы о чем. Знаете, Пётр, когда приходится говорить с массой, совершенно не важно, понимаешь ли сам произносимые слова. Важно, чтобы их понимали другие. Нужно просто отразить ожидания толпы. Некоторые достигают этого, изучая язык, на котором говорит масса, а я предпочитаю действовать напрямую. Так что если вы хотите узнать, что такое «зарука», вам надо спрашивать не у меня, а у тех, кто стоит сейчас на площади.
Мне показалось, что я понимаю, о чём он говорит. Уже давно я пришел к очень близким выводам, только они касались разговоров об искусстве, всегда угнетавших меня своим однообразием и бесцельностью. Будучи вынужден по роду своих занятий встречаться со множеством тяжелых идиотов из литературных кругов, я развил в себе способность участвовать в их беседах, не особо вдумываясь в то, о чём идёт речь, но свободно жонглируя нелепыми словами вроде «реализма», «теургии» или даже «теософического кокса». В терминологии Чапаева это означало изучить язык, на котором говорит масса. А сам он, как я понял, даже не утруждал себя знанием слов, которые произносил. Было, правда, неясно, как он этого достигает. Может быть, впадая в подобие транса, он улавливал эманации чужого ожидания и каким-то образом сплетал из них понятный толпе узор.Виктор Пелевин, «Чапаев и Пустота»
31 января 2020
ПЕНА ДНЕЙ 