Третий день маюсь от безделья. Ну то есть не берусь за новый холст. Вернее так — прохожу свой самый нелюбимый этап на пути к новому продуктивному периоду в работе — извожу себя активным ничегонеделанием, которое необходимо, чтобы окончательно озвереть после долгого перерыва. Не очень понимаю, как это работает, но такое случается уже не в первый раз. Но есть и плюсы — благодаря временному параличу напекла блинов.
Свозила маму в Ашан.
Встретилась с пикчами, с К., покрасила брови, отковыряла шилак на ногтях, посмотрела Пепперштейна в Гараже, купила новые холсты, даже взвесила кокушат — в Шане оказалось 4,3 кг мимимишности, в Коконе — 4,4 (на фото ниже — только Шаня).
Сегодня весь день смотрела старые выпуски передачи «2 Верник 2», лёжа на диване. Мне это очень тяжело даётся, категорически не получается разрешить себе нормально прожить этап «лежания», думаю, отчасти это связано с тем, что бездельничать мне приходится при свидетелях, а это невыносимо вдвойне. Ну то есть я и сама себя за это дико ругаю и осуждаю, а когда другие это видят, в их глазах я читаю дополнительный укор. Хотя иногда он не только в глазах, сегодня мне, например, прямо сказали, что я совсем опустилась. И ведь не поспоришь…
Спасают письма Ван Гога. Не могу не сравнивать себя с ним, и не потому, что мечу в вангоги, просто он так подробно описывает жизнь художника тогда, а я очень подробно проживаю жизнь художника сейчас, и это, что называется, relatable content.
…одиночество, заботы, неприятности, неудовлетворённая потребность в дружбе и симпатии — опасная вещь: грусть и разочарование ещё больше, чем распущенность, вредят нам, счастливым обладателям надорванных сердец…
Винсент мучился от того, что недоедал, ему неделями приходилось голодать и сидеть на хлебе и воде. Я мучаюсь от того, что слишком много ем, сегодня вот посмотрела очередную лекцию на ютьюбе, объясняющую, почему мне так сложно сказать нет вредной еде, которая лезет на глаза (и в рот) со всех сторон, и никуда от неё не спрятаться, не скрыться. Винсент, ты будешь смеяться, но теперь людей убивает сама еда, а не её отсутствие.
У него не хватало денег на самое необходимое, иногда не было даже мебели и одежды. Я же просто погрязла в вещах, уже почти физически чувствую, как они тянут из меня энергию, но всё равно никак не могу от них избавиться. Иногда мне кажется, что дома мне так тяжело взять себя в руки и начать что-то делать именно потому, что кругом гора вещей, настоящий хаос, который придавливает меня к земле и не даёт пошевелиться. И никуда от этих вещей не спрятаться, не скрыться. Винсент, ты будешь смеяться, но теперь вещами намного легче обзавестись, чем избавиться от них.
Многие художники боятся пустого холста, но пустой холст сам боится настоящего страстного художника, который дерзает, который раз и навсегда поборол гипноз этих слов «Ты ничего не умеешь». Сама жизнь тоже неизменно поворачивается к человеку своей обескураживающей, извечно безнадёжной, ничего не говорящей, пустой стороной, на которой, как на пустом холсте, ничего не написано. Но какой бы пустой, бесцельной и мёртвой не представлялась жизнь, энергичный, верующий, пылкий и кое-что знающий человек не позволит ей водить себя за нос. Он берётся за дело, трудится, преодолевает препятствия, даже если при этом кое-что ломает и «портит». В последнем его непременно упрекнут, но пусть холодные теологи болтают, что им угодно!
А ещё он работал, как сумасшедший, не мог остановиться и думать о чём-либо ещё, кроме работы. А я вот не могу себя заставить работать, потому что всё вокруг меня отвлекает и не даёт сконцентрироваться. Его тоже отвлекала масса вещей, но он находил в себе силы фигачить, а я не нахожу.
Рисовать на ветру очень трудно, но я вбиваю в землю колышки, привязываю к ним мольберт и работаю, несмотря ни на что, — слишком уж кругом прекрасно. Я работаю как бешеный…
Ван Гог ушёл в воображаемый мир живописи, зная, что не сможет вернуться в реальность. Я тоже знаю, что не вернусь, когда уйду, поэтому и не ухожу, оттягиваю этот момент до последнего, цепляюсь зубами за прошлое, хотя понимаю, что надолго моих зубов не хватит. Скоро отпущу.
…тоска по недостижимому идеалу настоящей жизни всегда сидит в нас и даёт о себе знать в любой момент нашего художнического существования. И тогда утрачиваешь охоту всецело отдаваться искусству, беречь себя для него и чувствуешь себя извозчичьей клячей, которой рано или поздно придётся впрягаться в ту же самую телегу. А тебе хочется не этого — ты предпочёл бы резвиться на солнечном лугу, у реки, в обществе других, таких же свободных, как ты, лошадей, — да, резвиться и размножаться. Не удивлюсь, если окажется, что именно в этом первопричина нашей сердечной надорванности. Мы больше не восстаём против установленного порядка вещей, хоть и не примирились с ним; мы просто чувствуем, что больны, что недуг наш никогда не пройдёт и что излечить его невозможно.
Хорошо, что в такие вечера, как этот, я не совсем одна, и у меня всегда есть блог, с которым можно поговорить, и ещё есть Винсент, который думал, что говорил с братом, но на самом деле — и со мной тоже.
Ясно одно: раз жизнь коротка и быстротечна, а ты — художник, значит, пиши…
3 марта 2019
ПЕНА ДНЕЙ 