№146. 7 октября

Дочитала «Маленькую жизнь», очень грустно с ней расставаться.

Малкольм беспокоится потому, что быть живым — значит беспокоиться. Жизнь непознаваема, полна страхов. Даже деньги Малкольма не могут защитить его полностью. Жизнь случится с ним, и ему придётся держать перед ней ответ, как и всем остальным. Они все искали опору — Малкольм в своих домах, Виллем в девушках, Джей-Би в красках, он в лезвиях, — искали чего-то, что будет принадлежать только им, за что можно будет держаться в этом страшном просторе и непостижимости мира, в беспощадности его минут, часов, дней.

Я вот, например, держусь за этот дневник. И за все свои остальные дневники, записки, заметки, бесконечные блокноты и тетради. И за своё прошлое. За воспоминания, за свой дом, за старые вещи. Не получается всё это отпустить, хоть я и стараюсь. В прошлом всё так понятно и безопасно. Я вот всегда думала, что чтобы стать Художником, мне нужно внутренне созреть, дорасти до какой-то точки, после которой всё станет по-настоящему серьёзно. И вот я доросла, я почти физически это ощущаю, и я прямо сейчас могу сделать что-то значительное, важное, вот прямо сегодня. Но не делаю, сознательно не делаю. Ну то есть я что-то делаю, конечно, но понимаю, что могу намного больше, оно уже созрело внутри и просится наружу. Но за этим больше явно последуют какие-то перемены, а они, оказывается, очень пугают. Даже хорошие перемены. Особенно хорошие, потому что плохо жить мы все умеем очень хорошо. А вот хорошо жить — это вообще непонятно как. А страшнее хороших перемен после совершения чего-то значительного — это отсутствие перемен после совершения чего-то значительного. Вот тут аж прям волосы дыбом встают. Ну и всё это, разумеется, на фоне традиционного страха «А вдруг я сама себе придумала, что могу сделать что-то значительное, а на самом деле не могу». Поэтому и сидишь на попе ровно. И вырезаешь коллажики.

Ну и пишешь микроскопические холсты размером 35 на 50 см.

Вдохновляясь трёхлитровыми банками и прочей ерундой.

Кстати, вот этот диптих тоже родился из какой-то ерунды, но он мне нравится. А из какой ерунды родилась моя любимая гимнастка — это вообще страшно признаться! Видимо, всякая ерунда — это и есть мой subject matter, который я так давно ищу.

Так что все страхи идут в ту же топку, где уже догорают мои навязчивые попытки проломить головой неприступные стены арт-институций. Как недавно сказал Саша Горчилин в интервью Ивану Урганту: «Кирилл Семёнович учил нас просто делать и ничего не бояться» (или что-то вроде того).