№600. 2 июня 2024

В мастерских по-прежнему тихо, но мы уже перезнакомились и начинаем потихоньку взаимодействовать. Провели первую совместную встречу-знакомство, получилось очень по-летнему — веранда, тополиный пух, лимонады и разговоры об искусстве, всё как мы любим))

Первых гостей тоже успели принять, приходила большая группа ребят из Базы, я даже отменила свои более ранние планы на этот день, чтобы с ними познакомиться — всё-таки это студенты моей любимой Д., хотелось на них посмотреть лично, да и в целом очень интересно прожить эти полгода с полным погружением, стараясь не пропускать те возможности, которые предлагает резиденция, а их, как оказалось, довольно много. Например, мы можем ходить на архитектурные прогулки по городу, которые организует музей. Я уже побывала на одной, исследовали переулки в районе Сокола. Ничего из того, что нам рассказывала экскурсовод, я не знала, было очень интересно. В процессе экскурсии придумала идею для следующей работы, сейчас допишу пост и набросаю эскиз сразу на холсте.

Работа над уже начатой картиной тоже постепенно продвигается, но она мне так нравится в незавершенном виде, что возможно, закончу раньше, чем планировала изначально.

И ещё наконец-то сфотографировала рисунок, который чисто технически был самым первым из того, что я сделала в Мастерских. Забавно, что кто-то из студентов во время экскурсии заметил, что среди кистей у меня затесалась волшебная палочка. Умение подмечать важные детали — очень ценный навык в совриске, я считаю))

А теперь небольшое лирическое отступление на тему книжки, которую я на днях дочитала. Это «Рассказы о живописи» Даниэля Арасса, которую я на время одолжила у А. Очень много любопытных наблюдений, по традиции сохраню их на память в формате цитат.

«Чем же картина может нас захватить? Почему нас останавливает одно, а не другое произведение, почему оно нас не отпускает, почему, как говорил Роже де Пиль, оно нас «притягивает»? Что касается меня (общего правила тут, конечно, быть не может) я бы сказал так: я чувствую в этом произведении нечто мыслящее, и притом мыслящее без слов. Я человек, я говорю и пишу, моя мысль образуется при помощи слов, она через них себя нащупывает, выражает, передаёт другим. Картина же мыслит вне слов. И некоторые картины меня привлекают, не дают уйти, останавливают, заговаривают со мной так, словно желают мне что-то сказать, хотя на самом деле не говорят ни слова. Меня удерживает и приковывает это восхищение, ожидание, предвкушение… Я пришёл к выводу, что всплеск эмоций может быть вызван двумя разными причинами: […] потрясение, рождённое колоритом, как обычно бывает со мной, и – я не говорю: в противоположность, но в дополнение к этому потрясению – переживание напряжённой мысли, которую художник вложил в своё творение. Впрочем, это меня и смущает: хотя я ощущаю за красками, материалом, форматом и тому подобным что-то мыслящее, рассказать об этом я могу не иначе как посредством слов, ясно сознавая, что слова не передают моей эмоции, по существу внесловесной. Дурная бесконечность, бочка Данаид: сколько я не наполняю её «словами, словами, словами», мне не дано выразить особый характер чувства, рождаемого произведением. Даже если удаётся как-то понять картину или фреску, я каждый раз, видя её, снова сталкиваюсь с безмолвием живописи».

Интересное рассуждение о детали в живописи, которая, по словам Арасса, «вносит в картину беспорядок. Как пишет Альберти, история не должна творится в суматохе». И потом цитирует Бодлера, который пишет о «бунте деталей»: «Художника, наделённого совершенным чувством формы, но привыкшего в первую очередь основываться на памяти и воображении, словно осаждают со всех сторон негодующие детали, и все… требуют справедливости с ожесточением толпы, жаждущей полного равенства».

Я сразу подумала о том, насколько это универсальная метафора, и тут же перед глазами предстали «толпы деталей», которые и меня обложили, и от меня тоже требуют справедливости — и это не только детали для живописи, а просто «детали жизни», миллион разных дел, тем, идей и мыслей, которые атакуют со всех сторон и не дают продохнуть. Я сейчас пребываю в режиме «отстрел лишнего», и он даётся мне очень сложно, близнецовскую заинтересованность во всём на свете очень сложно как-то обуздать, но я пробую))

Но вернёмся к Арассу.

«Рассуждая о живописи, я каждый раз возрождаю в ней объект, ускользающий от моих слов! Я думаю даже, что наша завороженность живописью сродни взгляду маленького ребёнка. Как пишет Бодлер, нужно смотреть на вещи так, будто они нам внове, как в самом раннем детстве, смотреть доязыковым взглядом, который мы можем вообразить лишь умозрительно (ведь ребенок ничего не говорит). Для такого взгляда реальное ещё остаётся реальным, оно ещё не стало миром. Реальное остаётся потоком – не расчленённым, не раскроенным, не разграфлённым словами, которые позже начнут называть вещи и постепенно систематизировать реальность, превращая её в мир. По-моему, в нашем восхищении живописью, не вмещающейся в какой бы то ни было протокол, восхищении цветом, не делящимся на части, есть нечто детское».

И ещё интересные пересечения трактовки живописи с трактовкой сновидений, у меня как раз эта книжка Фрейда в мастерской давно лежит, никак не прочитаю, а тут вспомнила про неё и стало интересно (вот оно, близнецовское любопытство, не спрятаться от него, не скрыться)).

«В далёком прошлом, преподавая на первом курсе университета, я начинал лекции с того, что советовал студентам прочитать эти сорок страниц [«Толкования сновидений» Фрейда]. Зачем? Зачем читать о работе сновидения, если занимаешься интерпретацией ренессансной живописи? Совет кажется взятым с потолка. Работа сновидения связана с психоанализом и с идеей бессознательного, а я интересуюсь не столько бессознательным картины, столько тем, как внутри картины разрабатывается ее содержание. Тем не менее работа сновидения – все четыре элемента, которые определяет Фрейд, – имеет для меня ключевое значение, и по очень простой причине. Дело в том, что сновидение, согласно Фрейду, не мыслит, а работает: с помощью образов оно превращает обычные мысли в ребус. Что делает классическая картина? Она превращает в образ некоторый базовый текст. Если у нас нет базового текста, картина становится ребусом…

Итак, живопись превращает некоторый базовый текст, то есть обычные мысли, в образы, и эти образы могут быть загадочными. Фрейд, раскрывая суть работы сновидения, описывает операции, которые, подобно картине, превращают мысли в образы. Все эти стадии деятельности сновидения – сгущение, учёт изобразительных возможностей, смещение и вторичная переработка – в высшей степени приложимы к анализу живописи, анализу работы, которую совершает мысль художника».

В общем, во всех смыслах интересная книжка, у него переведены ещё две, при случае надо будет и их тоже прочитать.

Ну и напоследок пару кадров того, как мы вчера в ночи вместе с консьержем и водителем грузили работы для выставки в Липецке. Давненько мои большие холсты, написанные ещё в Открытых студиях, никуда не путешествовали. Меня тоже приглашали на открытие, оно будет 14 июня, но я пока не понимаю, смогу ли поехать.